Вот не угодно ли — девятый год революции, пятый или шестой год нэпа, а, между прочим, такая глупая некультурность наблюдается. Ходят граждане первого апреля вроде как обалдевши и друг друга обманывают.
По совести говоря, я и сам обманывал, да и меня обманывали во всякое время года, а вот первого апреля однажды на этом обжёгся — два зуба себе выбил и имущества лишился, не считая ещё того, что женина мамашка ногу себе вывихнула. Ну да с этим последним я не считаюсь. Пёс с ней, с ногой. Тем более, что очень уж вредная старушка, бог ей судья.
А сижу я раз однажды дома. И чай пью. Самовар кипит. Жена рядом сидит. А женина мамашка разговаривает.
— Вот, говорит, и первое апреля наступило. Надо бы, говорит, непременно кого-нибудь облапошить по этому поводу.
Стали мы, конечно, думать, кого бы нам облапошить. А жена говорит:
— Хорошо бы, говорит, граждане, Анну Васильевну, нижнюю жилицу, втравить в какую-нибудь такую этакую штуку. Чего-нибудь ей, дуре, крикнуть или на испуг взять, а после объявить, мол, шутка — с первым, то есть, вас с апрелем, Анна Васильевна.
Так вот обсуждаем мы, как бы эту чёртову Анну Васильевну покрепче
облапошить,— вдруг стук в дверь. Открываем. Стоит на площадке сама Анна Васильевна. И вся бледная. Мелко трясётся. Кричит:
— Горим, граждане! Спасайся, кто может!
И сама вниз.
В первую минуту очень мы испугались. Женина мамашка схватила даже какую-то дрянь в руку, спасать хотела. После вдруг говорит:
— Вот ведь подлюга! Добилась-таки своего. Напугала, тварь такая. Хорошенькие первоапрельские шуточки.
Я говорю:
— Я всегда, мамаша, вам говорил — шестой год нэпа, а такие дикие поверья.
И сели мы обратно к столу. Хохочем. Вспоминаем всякие такие ядовитые обманы и рассуждаем, как это довольно натурально вышло у Анны Васильевны — вдруг как пахнёт в нас гарью. И дым как плеснёт в рожу.
«Батюшки, думаем, а ведь горим!»
Бросились к выходу — ни в какую — огонь. Подбегли к окну и нырнули вниз, по очереди. Сначала дамы, потом перины, а после и я, грешный. Тут-то старушка и натрудила себе ногу.
Вот какие грубые шутки случаются на пятый год нэпа.
Конечно, если говорить правду, то всю эту историю я наврал. Никакого такого случая со мной не было. Да, между прочим, и быть не могло. Где это видано, чтоб женщина на пожаре упреждала своих соседей об опасности да ещё наверх за этим бегала?
Наврал, граждане, полностью наврал.
А вообще говоря, отчего не соврать, раз такой симпатичный обычай.
1926
Вот что случилось со мной в день Первого мая.
Я шел по дорожке Летнего сада. Внезапно услышал детские голоса. Какието ребята пронзительно мне кричали, показывая пальцами на мои ноги: — Дяденька, дяденька, гляди, у тебя тесемки висят, сапог расшнуровался.
Я посмотрел на свои сапоги. Действительно, один мой ботинок расшнуровался.
Поблагодарив ребят, я присел на скамейку и стал поправлять шнурки. Один из ребят, видимо, самый главный и старший из их компании, подросток лет тринадцати, заломив на затылок свою зимнюю шапку ушанку, сказал мне с солидностью взрослого человека: — Хорошо, что мы вовремя заметили вашу неисправность. Вы, гражданин, непременно оборвали бы ваши шнурки, если бы наступили на них ногой. И понесли бы при этом лишний расход.
Я еще раз поблагодарил ребят и с удивлением на них посмотрел. Их было около дюжины. Они сидели, буквально облепив скамейку. Неожиданно они заволновались, зашептались и вдруг крикнули какой то женщине, которая встала со скамейки напротив: — Тетенька, тетенька, книжку забыли! Посмотрев на ребят, женщина вернулась к своей скамейке и, взяв книгу, ушла.
Еще с большим удивлением я стал смотреть на ребят. Увидев мой взгляд, подросток в ушанке сказал мне: — Нет, это у нас такая игра. На первое апреля люди обыкновенно обманывают друг друга. Нарочно говорят: «Гляди, у тебя нос в чернилах», или: «Гляди, деньги из кармана упали». И потом хохочут. А на Первое мая мы решили наоборот. На Первое мая мы никого не обманываем. И делаем самые хорошие и героические дела. Потому что это Первое мая.
На дорожке сада показался прохожий. Он был слегка навеселе. Шагал нетвердо. И помахивал рукой в такт мелодии, какую он тихонько напевал себе под нос.
Мои ребята гаркнули ему, и так громко, что я чуть не оглох: — Эй, дяденька, гляди, у тебя вся спина в известке! Действительно, спина прохожего, да и не только спина, но и штаны, и бок, и кепка были замазаны чемто белым.
Взглянув на ребят, прохожий, хитро улыбаясь, стал грозить им пальцем, дескать, ладно, не обманете, не проведете.
— Нет, правда, честное слово, спина у вас в известке! — закричали дети.
Прохожий сделал неудачную попытку взглянуть на свою спину. Для этого он раза три повернулся вокруг своей шаткой оси. И, не добившись желаемого, снова погрозил ребятам пальцем и побрел дальше.
Подросток в ушанке сказал ребятам: — А нука, друзья, побегите до него. Почистите ему спину. Быстро! Два малыша, сорвавшись со скамейки, бросились вслед за прохожим. Но тот, ожидая от ребят, должно быть, какого-нибудь подвоха, усилил шаг. И, отмахиваясь от ребят рукой и чертыхаясь, удалился.
Ребята вернулись к своей скамейке. Подросток в ушанке сказал: — Нет, взрослые еще не привыкли к этому. Всегда с ними какая-нибудь канитель. Заместо спасибо они в другой раз только лишь ругаются.
Кивнув в мою сторону, подросток продолжил свою мысль: — Не все, конечно, ругаются. Некоторые из них замечают свою пользу. И нам же говорят спасибо.
Какая-то немолодая женщина проходила в это время мимо нас по дорожке сада.
Посмотрев на ребят, она вздохнула. Видимо, ей хотелось посидеть на солнышке. Но ребята не заметили ее намерений. И тогда она, обернувшись, сказала: — Потеснитесь, немножко, деточки, а? Подросток скомандовал: — Очистить скамью для бабушки. Живо! Три малыша, покорно соскочив со скамейки, сели на песок.
Я сказал, обращаясь более к подростку, чем к остальным: — Ребята, а ведь это вы здорово придумали. Ведь это отличная игра — делать только хорошие и, как вы говорите, героические дела в день Первого мая. Это прямо, доложу я вам, замечательно. Но только, между нами говоря,— ведь это надо всякий день так поступать, а не только в день Первого мая.
Подросток сказал: — Нет, всякий день нельзя. Это голова заболит — за всем следить и все замечать.
Обратившись к ребятам, подросток сказал: — Пошли на улицу. Здесь больше делать нечего.
Ребята вспорхнули, как воробьи. И ушли. А я долго сидел на скамейке и думал об этой славной детской игре — делать только «хорошее и героическое» в день Первого мая. И мне почему-то показалось, что в дальнейшем все ребята нашей страны будут так же поступать.
Что касается взрослых, то со взрослыми, пожалуй» будет некоторая «канитель». Пожалуй, взрослые скажут: «Да что вы, в самом деле! И такто нам хватает всяких дел. А вы тут еще втягиваете нас в какие-то детские забавы».
Это верно, взрослые на войне и без того зарекомендовали себя с наилучшей стороны. Но, может быть, в порядке любопытства, они когда-нибудь в дальнейшем примкнут и к этому детскому движению.
И тогда не только на войне будут одержаны блестящие победы.
1945